Сцена из спектакля "Записки юного врача".
«Я буду бороться!», — говорит главный герой спектакля молодой врач, ужасаясь невежественности крестьян, их предрассудкам в отношении медицины. «Камфары!», — кричит он, спасая девушку, шансы выжить которой, казалось бы, сведены к нулю. «Я буду бороться», — повторяет медик уже в отношении себя, когда морфий завладевает его умом и телом.
Бесконечная борьба — за справедливость, жизнь, за свет ума и сердца, за собственную душу — режиссер Евгений Корняг в «Записках юного врача», спектакле, который сейчас идет в Беларусском государственном театре кукол и бьет рекорды по посещаемости, демонстрирует то противостояние человечности и пустоты, которое длится уже не одно столетие. Рассказы Михаила Булгакова — упомянутый цикл «Записок юного врача» и «Морфий» — как литературная основа спектакля и предтеча, камертон нашего времени. Булгаков как комедия абсурда, пластический хоррор и трагедия. Разве это не про то, что происходит с нами прямо сейчас?
Приемный покой сельской больницы. В комнате маются медсестры. Романсы Александра Вертинского как музыкальный фон, шприцы — как условные дротики в дартс — пожалуй, вот все и развлечение в «нашей глуши». Когда на пороге больницы появляется молодой врач (Дмитрий Чуйков) — условная жизнь заметно «оживляется». Почему бы фельдшерке Анне Кирилловне (Наталья Кот-Кузьма) не надеть красные туфельки ? А сиделке Аксинье (Анна Господарик) — не понаблюдать в окошко как обустраивается новоприбывший молодой доктор? Приехал же новый человечек со своим миром.
Евгений Корняг начинает действие в иронично-шутливом тоне. Серый фон стен больницы — и заданная заведенка с врачебной профдеформацией: в качестве вешалок — ноги покойников в морге, а в «стационаре» — груда белых тряпичных тел (художник-постановщик спектакля Татьяна Нерсисян). Есть лаборатория с рядом разноцветных зелий и растворов на полках. Но центр сцены занимает «алтарь» операционного стола — это и место работы, и кровать, ванна, и будущее «чистилище» доктора. Но пока мы только осваиваемся в пространстве, где у каждого из героев — свое место и миссия.
И правда, юный врач привозит с собой флер столичной жизни и личные травмы. Эксжена — оперная певица Амнерис — ушла от молодого человека, поэтому «к черту людей и столицу». Впереди много врачебной практики и забытье глуши. Евгений Корняг объединяет личность юного врача «Записок» и персонажа Сергея Полякова из «Морфия» — и перед нами возникает собирательный герой — молодой, неравнодушный, неуверенный, но разумный и «горящий» человек — словом, герой нашего времени, способный, несмотря на свои страхи, делать то, что должно и правильно.
Но «глушь» оказывается не равно тишине и покою, и собирательный Бомгарт-Поляков даже и предположить не может, что его ждет в «забытом Богом месте».
И ждет его для начала встреча с собственными волнениями. Первый пациент — и под возгласы персонала «Сейчас точно помрет», «Нет, вот сейчас точно» доктор делает свою первую ампутацию. Успешно. А дальше — будто бы в аду вытаскиваешь горящих детей из костра, и не веришь, что получилось. Что знаешь, что вспомнил, что забыл — работа врача показывается во всей «красе»: когда нервы натянуты до предела, высокая концентрация внимания, отсутствие времени на принятие решений, точность движений — и не известно что случится в следующую минуту.
Следует сразу отметить, что к первому испытанию юного доктора каждый из медперсонала больницы обретает своего кукольного двойника: упомянутые выше Аннна Кириллова, Аксинья, акушерка Пелагея Ивановна (Светлана Тимохина), фельдшер Демьян Лукич (Алексей Сенчило).
Только юный врач остается человеком «во плоти» раз за разом демонстрируя свою уязвимую природу.
Внутренний диалог с самим собой, а в прочтении Евгения Корняга — с эксженой Амнерис (Екатерина Трофимук), ироничной дамы арт-деко, становится точкой отсчета для сплетения двух реальностей — бытовой и фантасмагорической, сюрреальной. Пару сцен вперед — и вот блистательная Амнерис поет «Зачем Герасим утопил свою Муму?» (композитор — Катерина Аверкова), а юный доктор совершает очередной трудовой подвиг.
Пациенты больницы — изначально в постановке имеют только кукольное воплощение. Большие, гротескные, некрасивые — больные крестьяне выступают несчастными Другими, которых молодой медик хочет спасти. С другой стороны, растождествление с пациентами-куклами позволяет создателям спектакля не опустить медицинских подробностей, упомянутых в рассказах Булгакова. Зритель буквально видит как, скажем, доктор делает трахеостомию маленькой девочке или удаляет зуб мужчине.
Огромные пациенты превращаются в маленьких кукол, когда речь заходит о поточном приеме. Куклы идут и идут, а Бомгарт-Поляков их лечит и лечит, и конца и края этому не видно.
Предрассудки в отношении операций, болезней, которые живы у людей до сих пор, безграмотность и низкий уровень их жизни — один случай следует за другим, и не нужно обладать развитым воображением, чтобы угадать лики беларусской провинции в булгаковском селе Никольское.
В какой момент в жизни доктора появляется морфий — уже и не важно. Потому что, понимаешь, что морфий (или его аналог) не мог там не появиться — слишком много абсурда в реальности, и реальности в твоих снах. Слишком много психологического напряжения и ответственности, с которыми невозможно справиться, если не «уходить» куда-то еще.
Надо отметить, что Евгений Корняг все же следует тексту — юному врачу морфий, чтобы избавить от желудочных болей, дает Анна Кирилловна. Но к моменту роковой инъекции героя уже окружает фантасмагория. Связь с фельдшеркой Анной Кирилловной становится ее естественным продолжением.
Нужно отдать должное режиссеру: совместная ночь любовников под морфием завораживает. Кто такая, на самом деле, фельдшерка Анна? Женщина-соблазнительца? Утешительница? Потерянная душа? Женщина-паук, которая оплетает героя? Ее (кукольная) плоть разбирается на части и складывается: секс героев — как часть морфийной сделки.
Глушь-болото неумолимо засасывает молодого доктора: сто пациентов в день, морфий, Анна, и забытье сна. Романсы, танго и оперные арии Амнерис слышны все реже — они становятся отблеском чего-то уходящего. Но только ли несчастной любви? Или внутренней жизни?
Самое интересное, что пространство спектакля, опираясь на созданный синтаксис, позволяет себе «расширяться», включая и контекст. Даже так: «Записки» находятся в постоянном диалоге с контекстом. Не отступая от текста классика, режиссер актуализирует произведение Булгакова, посылая «привет» и абсурду нашей реальности. Заражение крестьян сифилисом (рассказ Булгакова «Звёздная сыпь») — как параллель с пандемией. Нежелание людей лечиться — беспечность и отказ от масок, ковидное диссидентство. Параллели не проговариваются, но выстраиваются сами собой.
Мы живем в булгаковской фантасмагории, и Евгений Корняг только расправляет ее складки, чтобы показать страшный узор.
Собственно, само стремление доктора Бомгарда-Полякова спасти человеческую жизнь, не омертветь, превратившись в куклу — знакомо многим. Бороться против равнодушия, системы, безучастности коллег — пока хватит сил. Но трудно сражаться в одиночку — и конец истории юного врача начинаешь предугадывать задолго до ее финала. Из этой серости нет выхода: сугробы заметают двери больницы, спасительный морфий уже не действует, а только губит, но самое страшное, что твоя главная болезнь — это как раз не слабость и порок, а именно человечность. Именно в ней ты повинен.
Хочешь разрушить систему, а она пожирает тебя. «Тьма египетская» не только человеческого невежества, но безразличия и апатии. Тьма неволи.
При таком раскладе доктору остается только один выход.
Эпилог.
Приемный покой сельской больницы. В комнате маются медсестры. Романсы Александра Вертинского как фон, шприцы как условные дротики в дартс — пожалуй, вот все и развлечение в «нашей глуши».
Все ждут приезда нового врача.
А головы предыдущих — в банке с формалином на полочке в знакомой лаборатории.