Справка:
Таня Артимович — режиссерка, критик, кураторка. Более 10 лет продвигает «новую драму» в беларусском театральном поле, начиная с читок пьес на арт-площадках, заканчивая созданием специализированного сайта. Магистр социологии, исследовательница. Авторка и координаторка множества арт-проектов, а также ряда ключевых статей о беларусском актуальном искусстве.
***
— Татьяна, наш разговор происходит на фоне Международного форума театрального искусства «ТЕАРТ», в котором ты принимаешь участие как кураторка специальной программы — Школы ТЕАРТ. Насколько, на твой взгляд, «ТЕАРТ» — уникальный фестиваль?
— На сегодняшний день это ведущий театральный фестиваль в стране. Есть «Белая вежа» в Бресте, «М.@рт.контакт» в Могилеве, другие театральные форумы. Но «ТЕАРТ» — это уникальная возможность увидеть своими глазами постановки режиссеров, о которых говорит весь мир: Кшиштофа Варликовского, Кристиана Смедса, Гжегожа Яжины, берлинского коллектива «Римини Протокол» и многих других. Показательно, что минская публика их уже узнает, например, на спектакли литовского режиссера Оскара Коршуноваса билеты раскупаются моментально.
Второе важное отличие форума — включение в этот мировой контекст спектаклей беларусских авторов. Куратор беларусской программы Людмила Громыко отсматривает спектакли и государственных, и альтернативных театров вживую, а не в записи (как это часто происходит в процессе подготовки Национальной театральной премии), формируя программу по критериям качества, а не личной заинтересованности. Результат — сам шоукейс — получается совершенно иного уровня.
— Как я понимаю, ты подводишь к тому, что «ТЕАРТ» — это в киношной терминологии фестиваль класса «А»?
— Да. И здесь важен момент диалога, когда беларусские авторы могут получить фидбэк от зарубежных экспертов, которые приезжают на форум. Среди гостей много отборщиков фестивалей, а это значит, что спектакль могут пригласить на гастроли. Например, так случилось со спектаклем Александра Марченко «Опиум», который после «ТЕАРТ» пригласили в Ганновер.
Самостоятельно продвигать свою работу сложно. «ТЕАРТ» дает эту возможность — и появляется определенного рода азарт: сделать постановку, попасть в беларусскую программу, стать частью профессионального сообщества. Это, конечно, стимулирует.
— В чем ты видишь свою задачу в рамках Школы «ТЕАРТ»?
— В первую очередь, мне бы хотелось разрушить существующий в нашем обществе стереотип о том, что театр — это автономное от современности пространство, которое дистанцируется от обсуждения общественно-значимых тем и явлений. Понятно, что основная часть фестиваля — это спектакли. Но кроме того, это активная жизнь за их пределами. Школа «ТЕАРТ» — диалог, встреча тех, кто делает театр, с теми, кто его смотрит.
Мне хотелось в рамках Школы затронуть и тему сообщества. В отличие от нашего поля визуальных искусств, где солидарность активно артикулируется, театр в значительной степени отстает от этой дискуссии. Хотелось бы, чтобы вопросы взаимообмена и соучастия возникали, без этого сегодня невозможно двигаться дальше.
— К вопросу о солидарности. Приблизительно месяц назад ты запустила краудфандинговую кампанию на издание сборника пьес беларусского драматурга Павла Пряжко. Автора, чье имя широко известно в России, чьи пьесы переведены на десятки языков, но который в нашей среде до сих пор имеет статут «драматурга, широко известного в узких кругах». Знаю, что кампания не удалась. Быть может, вопрос как раз в солидарности? Вернее, в ее отсутствии?
— Как ни странно, но отношусь к итогам кампании — 135 проданных книг — позитивно. Это еще не успех, но важный шаг в его сторону. Когда мы начинали кампанию, я до конца не знала всех нюансов краудфандинговых технологий. Сейчас мы подошли бы к делу иначе. Кроме того, что хотелось просто выдать эту книгу и самой себе подарить ее в библиотеку, для меня это был политический жест — возвращение автора на родину. На этом мы старались делать акцент, чтобы привлечь внимание и тех людей, кто, возможно, и это нормально, холодно относится к современной драматургии. Потому что вполне себе могу предположить, что Павла Пряжко в будущем могут считать российским драматургом. Его там любят, ставят, российский театр стал для него площадкой профессионального роста, чего, увы, не происходит у нас — ни с ним, ни с кем-либо другим.
— Могу отметить, что и поддержали твою инициативу такие фигуры современной российской культуры как кинокритик Антон Долин, кинорежиссер Марина Разбежкина, театральный и кинокритик Ольга Шакина…
— Да, и, кстати, именно российские коллеги не боятся называть его гением. Мы же как всегда «скромны» в оценках. Кажется, что это слишком громко, как будто боимся взять на себя ответственность. Надеюсь, что кампания как-то повлияла на то, что не только больше людей узнало об этом авторе, но и профессиональное сообщество стало увереннее в своих оценках. Поддержка была и со стороны беларусского сообщества, я очень благодарна всем, кто помог сделать эту кампанию красивой и громкой. Хотя мы не собрали нужную сумму, меня этот пример вдохновил, и я надеюсь вернуться к этой истории позже.
— Но, получается, что на примере твоей кампании, Павел Пряжко в наше культурное поле как бы до конца не вернулся?
— Как сказать. Пьесы Павла востребованы независимыми театральными проектами: его читают и ставят в рамках лабораторий. Сейчас идет разговор о том, что в Купаловском театре в планах постановка «Урожая» по его пьесе. Отношусь к будущему спектаклю настороженно, но это положительный шаг. Правда, не могу удержаться от фразы: «не прошло и десяти лет». У нас странная ситуация, когда дикое отставание выдается за достижение. Это раздражает. Почему нельзя сразу увидеть автора? Почему нужна эта легитимизация: через Москву или через Нобелевский комитет? Мне кажется, это у нас еще с советских времен осталось. Соглашусь с российским критиком Павлом Рудневым, который говорит о том, что необходимо переосмыслять культурные процессы советского периода в контексте центра и периферии, потому что мы до сих пор находимся в этой ловушке.
— Вот в нашем театре есть такая фигура международного масштаба как Павел Пряжко. А в целом, о беларусском театре знают за рубежом? Есть еще кто-то, кем можем гордиться?
— Практически нет. Думаю, что главная проблема нашего театра — его изоляция. Есть бренд Беларусского Свободного Театра. Но это не все. Многие эксперты с интересом приезжают сюда, чтобы понять, что собой представляет наш театр. И часто оказываются удивлены: есть сильные конкурентноспособные проекты. Странная ситуация, но даже наши российские коллеги, которые знают и ценят беларусских драматургов, не представляют себе, что такое беларусский театр как феномен. Это в том числе «заслуга» нашего Министерства культуры, которое не задумывается о продвижении своей культуры, а на гастроли выезжают, скорее, плановые спектакли, независимо от их качества. Коллега из Украины рассказала, что у них сейчас основали Украинский институт по примеру Института Гете или Шведского института, чья задача как раз продвижение культуры за рубежом и специальная грантовая политика для этого. У нас разговор о создании чего-то подобного — не формального, а чтобы действительно работало — даже не ведется.
— Таня, а ты сама ходишь на постановки государственных театров?
— Выборочно, но хожу. Это моя профессиональная обязанность — понимать, что и куда движется в этом поле. Мне не важно — государственный театр или частный. При выборе спектакля смотрю на ряд других факторов: какой материал, кто режиссер.
— Какой спектакль ты видела последним на госплощадке?
— «Сон в Купальскую ночь» в Купаловском театре. Относительно недавно писала рецензию на эту постановку, которую сделал российский режиссер Андрей Прикотенко. Поставила бы спектаклю три звезды, если бы у нас был рейтинг. Но мой отзыв был достаточно лояльный. Несмотря на недостатки спектакля, там есть ряд достоинств: хороший перевод, прекрасная актерская работа Александра Казелло, местами это просто красивый спектакль, сложный в техническом плане. Думаю, что для массового зрителя технологичность постановки может перевернуть представление о возможностях современного театра. Независимые проекты в техническом плане значительно продвинулись вперед, совмещая, например, действие на сцене с медиареальностью. Но не каждый зритель, увы, доходит до улицы Октябрьской. Поэтому думаю, что «Сон в Купальскую ночь» в этом плане хороший спектакль для репертуарного театра. С моей рецензией, правда, многие не согласились. У нас почему-то приняты крайности в оценке: либо ругают, либо — пустой восторг. Почему нельзя разобраться и обсудить?
— Принимается. Но ты упоминала о том, что наше профессиональное сообщество закрыто. Получается, что вот, есть подвижки, на примере того же Купаловского…
— Есть, но этого мало. Приведу такой пример. Форум «ТЕАРТ» ввел для театральных профессионалов билеты по специальной цене. Это важно, так как ну действительно было бы сложно с зарплатой работника культуры отсмотреть все спектакли форума. Но кто в итоге пользуется этой опцией? Этих людей можно пересчитать на пальцах. Получается, всему остальному профессиональному цеху просто не интересно. Они продолжают оставаться в своем комфортном автономном пространстве и категорически не хотят замечать разрыва с современностью.
— Почему, на твой взгляд, это происходит?
— Этой замкнутости способствует система государственных дотаций. Вот поставили спектакль в театре N. Денег потратили много, а отзывы плохие, и зритель не ходит. Возможно, сверху пожурили чуть-чуть, но снова дали много денег на следующую постановку. У нас как-то совсем не обсуждают экономику театров, а это важно. Думаю, если бы наши театры работали по рыночным механизмам, половина репертуаров была бы снята. Конечно, заполняемость залов — не всегда показатель качественности спектаклей, но для этого существует институт критики, а также специальные программы дотации экспериментального искусства. Ничего этого у нас нет.
— Но залы многих театров заполнены…
— Я раньше тоже так думала. Но оказывается, у многих госплощадок действительно существуют проблемы с продажей билетов. Наверное, пока еще спасают культпоходы школьников и солдат, но скоро и это закончится. Зрителя напрасно недооценивают, думая, что стоит поставить, условно говоря, «Comedy club» — и народ на спектакль валом повалит. Но в плоскости развлекательного жанра у театра много конкурентов. Зачем куда-то ходить, когда можно нажать кнопку на пульте телевизора. Поэтому театр, мне кажется, должен работать в иной перспективе, отказываясь от дешевого шоу. А происходит, увы, наоборот. Часто даже не уровне дизайна афиш наши театры демонстрируют полное отсутствие вкуса. Но время идет, публика меняется, становится избирательной. А люди, которые работают в государственных театрах, категорически отказываются перестраиваться, задавать себе вопросы, ставить себя под сомнения. Наверное, действительно слишком комфортные условия.
— Хочу спросить в этом контексте про наших актеров. Беларусская актерская школа, на твой взгляд, состоятельна? Ведь если существует подобная порочная система, актер становится ее заложником. Ему сложно найти адекватную работу…
— У нас много проблем с театральным образованием. Хороший пример — история актера Владимира Свирского, который сыграл главную роль в фильме «В тумане» Сергея Лозницы. Он закончил Беларусскую государственную академию искусств, получил диплом актера и понял, что как профессионал не состоятелен, не владеет ремеслом. Недолго думая, Владимир поехал в Москву и поступил снова на актерский факультет во ВГИК, чтобы, собственно, получить профессию. И таких примеров много. Я знаю многих ребят, которые уходили со второго, третьего курса Академии и перепоступали, уезжали в ВУЗы соседних стран. Но никто не обращает на это внимания, а профессора жалуются, что маленький конкурс и проблемы с абитуриентами. Но может что-то не так с программой и качеством образования?
— Тем не менее, многие остаются…
— Да. Кому-то достаточно той базы, которую получили. Другие продолжают развиваться самостоятельно. Знаю примеры, когда актеры с дипломом присоединялись к лаборатории «Фортинбрасс» при Беларусском Свободном театре, потому что хотели работать с темами и методами, которых нет в фокусе государственных театров. Но большинство, правда, предпочитает плыть по течению и, я бы сказала, медленно «тонуть» в профессии.
Есть еще один важный нюанс, мое наблюдение. Актерское существование неотрывно от контекста, в котором находишься. Если мы живем в пространстве подавления, неуверенности, страха, то это находит свое выражение и в эмоциональной игре актера, в способе существования, ощущении внутренней свободы. Это хорошо видно, когда смотришь спектакли российских или западных театров. Ну, не получится у нас по-актерски, например, «Просто киносъемка» Кристиана Смедаса, и этому есть причины. Я уверена, что идеология влияет.
— Есть у нас актерские исключения в этом плане?
— Есть. Для спектаклей Беларусского Свободного театра, например, характерно внутреннее актерское сопротивление среде, иная эмоциональная культура. Казалось, что подобную свободу, которая рождается из сопротивления контексту, можно увидеть только в формате протестного театра или каких-то узких лабораторных работ. Но изменения происходят. Один из последних примеров — спектакль «С училища» Александра Марченко. Эта пьеса требовала от актеров отсутствия внутренних барьеров. И, на мой взгляд, им это удалось. А это свидетельствует об изменениях, которые происходят в нашем обществе.
— Татьяна, а что с твоей режиссерской практикой? У тебя были яркие проекты: «Беларусь 4.33. Город солнца точка ноль» по книге «Минск. Путеводитель по Городу Солнца» Артура Клинова, «Хозяин кофейни» по пьесе Павла Пряжко. Что с ними стало? И планируешь ли ты их дальше прокатывать?
— Пока не могу ответить что-то определенное, потому что этой деятельностью я, скорее, занимаюсь как хобби. То есть в свободное от работы и других обязанностей время.
Например, «Хозяин кофейни» возник в результате нашего желания с Павлом Городницким сделать какую-то работу вместе. Мы понимали, что у нас нет бюджета для спектакля, нет места для репетиций кроме квартиры, ну и ресурсов искать какую-то площадку для проката тоже нет. Текст Павла Пряжко «Хозяин кофейни» подходил в этом плане идеально, так как он рассчитан как раз на клубный формат. Несколько раз сыграли спектакль в «Граффити», в кафе «Лофт». Но уже на пятый спектакль было продано совсем мало билетов, и мы поняли, что, наверное, нашего зрителя больше в этом городе нет. А так как заниматься продвижением и рекламой сил у нас не было, спектакль приостановили.
В случае с «Беларусь 4.33. Город солнца точка ноль» было иначе. Я получила возможность реализации проекта в рамках арт-резиденции в Польше и Германии. Там я могла спокойно заниматься подготовкой и делать исследование, ни о чем кроме проекта не думая. Позвала Антона Сорокина, и в итоге у нас получился полноценный авторский тандем. В рамках резиденции у нас даже были деньги на продакшн проекта, на перевод текстов и видеосъемку, и это во многом облегчило рождение спектакля. Мы показали его в Минске, в том числе в рамках «ТЕАРТ», в Брюсселе. То есть для нас проект состоялся, хочется идти дальше. Возможно, мы его еще раз повторим, но это снова требует ресурсных затрат, поэтому каждый раз спрашиваешь себя — а зачем?
К сожалению, это беда всех спектаклей, рожденных вне стен институций. Театр существует только в момент встречи со зрителем. Но логика автора понятна: постановка реализована, хочется двигаться дальше. В постоянном прокате мог бы быть интерес при условии хотя бы финансовой компенсации, когда было бы понятно, что это работа — для режиссера, актеров, технической группы. Но заработок тут очень символический, поэтому происходит выгорание, и в большинстве случаев спектакль просто исчезает. Знаю много примеров очень хороших постановок, которые, к сожалению, исчезли с нашей театральной карты.
— То есть жизнь независимых проектов упирается, в том числе, в наличие инфраструктуры…
— Да. В последнее время появились положительные примеры проката театральных спектаклей. Например, созданные в рамках проектного театра «Арт-корпорейшн»: спектакли «Опиум» и «[ANTI]GONE» Александра Марченко и «Крестовыйпоходдетей» Юры Дивакова.
Режиссеры сделали свою работу, и теперь их спектаклями занимается прокатчик, а они работают уже новыми проектами. А когда появляется возможность постоянной работы в профессии, когда режиссер ставит по несколько постановок в год, происходит качественный рост. Примеры Александра Марченко и Юры Дивакова это подтверждают, когда буквально за год-два такой систематической работы у нас появилось два сильных автора со своим почерком и стилем. Да, ситуация меняется, но, повторюсь, все это происходит очень медленно и, скорее, вопреки существующей среде. Для полноценного процесса нужны возможности. А у нас нет ни системы грантов, которые есть в России, Украине, ни конкурсов, ни профессиональной среды. Независимый сектор предоставлен сам себе. Все это формирует тот неуверенный театральный ландшафт, который мы сегодня имеем.
— Таня, закономерный вопрос. Как тогда это выдержать и остаться в профессии? За счет чего, например, живешь ты?
— Как и многие работники культуры, не только театралы, но художники, кураторы, музыканты, я зарабатываю, скорее, околокультурными проектами, часто выполняя административную работу, но все-таки оставаясь в поле культуры. В этом плане мне наверное еще повезло, хотя такое существование очень не стабильно и тревожно.
— А чем бы хотела заниматься?
— В последнее время меня интересует исследовательская работа, я вижу много белых пятен в истории нашей культуры, которые хотелось бы наконец заполнить. В данный момент мне бы хотелось закончить монографию, над которой я работала последние годы. Это исследовательский проект, посвященный экспериментальному студийному движению периода оттепели в БССР. Существует стереотип, что у нас никогда ничего не было, мы — провинция, и здесь ничего не происходило. На самом деле, гении у нас были всегда, реализовывалось много крутых штук, но редко кто об этом рассказывал, и тем более писал. Своей работой мне хотелось бы восстановить историческую справедливость, поспорить с тем культурным нарративом, созданным еще в советские времена и продолжающим, к сожалению, воспроизводиться.
— Не удержусь от вопроса о материнстве. Ведь это тоже большая часть работы, которую приходится учитывать. Рождение сына повлияло на тебя?
— Конечно. Большую половину моего времени и эмоциональных ресурсов забирает сын. Но, с другой стороны, это очень сильно мобилизует. Начинаешь ценить время, и пытаешься его использовать по максимуму.
— Какой ты придерживаешься позиции в воспитании?
— Думаю, он и я — автономные личности. Я пытаюсь выстраивать наши отношения так, чтобы научить его уважать и осознавать мои границы, смириться, а пока ему, конечно, это сложно, с тем, что я не принадлежу ему целиком. Так же как и я не имею права навязывать, выстраивать его жизненную траекторию. Дети, конечно, большие эгоисты, но надеюсь, что мы найдем взаимопонимание. Где-то прочитала, что «ребенок — это сосуд, который дается на сохранение». Мне это очень близко, поэтому своей первой задачей вижу — бережно сохранять этот сосуд, чтобы затем — создать поле возможностей для дальнейшего самостоятельного решения и выбора ребенка. Конечно, мне бы хотелось, например, позволить себе расслабиться и заниматься только материнской работой. Но в силу нестабильности будущего при условии, что как раз сейчас это самое будущее уже не ради себя самой нужно планировать, я не могу себе этого позволить.
— Тогда что придает тебе силы? Все-таки ты уже более 10 лет работаешь на этом поле, и изменения хоть и есть, но…
— Были моменты, когда думала о том, что стоит кардинально изменить сферу деятельности — накапливается усталость. Да и элементарно хочется воспользоваться теми возможностями, которые дает нам жизнь. Например, искупаться в Тихом океане, пересечь пустыню, добраться до Мадагаскара, не знаю. Работая в нашем поле культуры, даже если ты востребованный эксперт, реализовать эти возможности не получится. А это хорошая мотивация для перемен. Но потом подумала, что в культурном поле наработано немало, есть экспертное знание, которое, возможно, однажды может стать для меня стабильным источником дохода. Не знаю… Вдохновляет пример того жа Павла Пряжко. Он однажды поставил себе цель — зарабатывать исключительно драматургией, и добился ее. Понятно, что это получилось потому, что он стал востребован на российском театральном рынке. У нас рынка нет, тем не менее… Не всем же заниматься бизнесом и IT.
Записала: Дарья Амелькович
Фото: Анна Шарко