«Состояние бытия на границе — то, что объединяет сегодня всех беларусов»: художница Татьяна Кондратенко — про внутреннюю и реальную эмиграцию, 2020 год и «беспризорность»

Для беларусской художницы Татьяны Кондратенко 2020 год стал толчком, чтобы изменить свою жизнь.

После волны репрессий, которая прокатилась в Беларуской академии искусств в связи с августовскими событиями, Татьяна ушла из alma mater, где проработала двенадцать лет, по собственному желанию.

Еще через некоторое время художница решилась на переезд в соседнюю страну — в Польшу.

Сейчас в варшавской галерее 101projekt до 12 августа работает выставка BORDER STATUS, где работы Татьяны Кондратенко экспонируются вместе с произведениями ее коллег — беларусских авторов Татьяны Радивилко и Владимира Соколовского. Беларусская авторка сотрудничает с другими галереями, арендует в Варшаве мастерскую.

Значит ли это, что беларусская художница нашла свое место в новой стране? Как повлиял переезд и события в Беларуси последних двух лет на ее искусство? Про это, а также про личную маленькую революцию, культурный кокон и страх творческой инвалидности обозревательница Reform.by побеседовала c Татьяной Кондратенко в ее новом доме.

«В авторитарном обществе не может быть искусства»

— По какой причине ты уехала: как мать, которая беспокоится о будущем детей, как человек, который устал переживать о своей безопасности, или как художник, который что?.. Вот что хотел твой внутренний художник от этого переезда? Нужен ли он был ему?

— У меня ещё со времен учебы в аспирантуре нашей Академии (Академии искусств — Reform.by) сформировался такой тезис, вроде известный и очевидный, но я очень сильно прочувствовала его на своем опыте: в авторитарном обществе не может быть искусства. Когда я про это говорю, кто-нибудь обязательно начинает дискутировать и приводить в пример Лени Рифеншталь или искусство современного Китая…

Но мой личный опыт и наблюдение за тем, как развивается культура в Беларуси последние 20 лет, показывает, что и образование, и функционирование всех институций, конкурсов, выставочных пространств, изданий – все это зависит от чиновничьей вертикали.

— Как это влияет на художника, на твой взгляд?

— Такая ситуация уродует систему образования. Здесь художник должен очень рано принять решение: или получить инвалидность — привычку к интуитивному подчинению, или с досадой или возмущением выскользнуть из системы и оказаться вне институций, искать соратников и работать «мимо» официальной культуры. Причем это решение стоит перед ним в таком юном возрасте и в такой неочевидной форме, что, возможно, многие из студентов даже не отдают себе отчета в том, что это решение реально. Они принимают его автоматически, если отказываются видеть эту ситуацию. Все это было так и до 2020 года. А потом, после закрытия независимых институций – культурного центра «Корпус» и галереи «Ў» – кроме пути подчинения осталось очень мало альтернатив.

Первая – это диверсия. Когда ты делаешь выставки во Дворце искусства или Национальном центре современных искусств на «эзоповом языке», надеясь на близорукость цензоров и руководства. Второй путь – маргинальный, это выставки-квартирники в мастерских, барах, сараях… Мы как-то в шутку планировали сделать выставку в лесу. Горькие эти шутки.

Ни тот ни другой путь мне не подходит, потому что у меня немного специфичная ситуация: я инвалидность в привычке подчинения получила в очень большой мере. И моей работой длинною в жизнь стала эмансипация от этой постоянной оглядки на воображаемый авторитет. Поэтому моему внутреннему художнику очень важно было уехать из Беларуси. Я знала об этом и до 2020-го.

«2020 год все поменял. Фальшивить стало невозможно»

— Твое искусство изменилось, это стало заметно уже после 2020-го. Но что в большей степени на это повлияло? Эмиграция или события того августа?

– 2020-й – это год, когда появились смыслы. Я говорю «смыслы» в общем экзистенциальном плане. Смыслы в таком буквальном понимании в работах художников моего поколения (Татьяна окончила Академию искусств в 2004 году – Reform.by) как будто существовали и раньше. Но работа с ними была какая-то странная, фальшивая, натужная, искусственная, случайная, вялая, и это были какие-то внешние, возможно, смыслы.

Ну, и конечно, большая часть работ делалась вообще без смысла, эти произведения выполняли исключительно декоративную функцию.

2020 год все поменял. Фальшивить стало невозможно. Делать работу о «не важном» стало невозможно. Именно поэтому многие художники, и я в том числе, были парализованы. Мы все оказались настолько без кожи, настолько чуткие ко всему, что стали видеть политический и социальный смысл в любом, даже нейтральном изображении.

Но с зимы 2020, когда началась наша коллективная «большая зима», которая все еще длится, стало ясно, что мы уязвимы, подавлены, испуганы и в этом состоянии можем практиковать любую удобную для нас терапию, даже, например, производство живописи без смысла. Такой дикий парадокс: смысл появился, но у тебя нет ни сил, ни навыков его транслировать. Вместо этого ты лечишь себя, делая то, что привык делать. Я уверена, что такое переживаю не только я, но и многие художники, которые остались в Беларуси.

— Что поменялось в твой работе с переездом?

— Внутри отдельной биографии механизмы инерции очень мощные и текущее положение дел всегда опосредовано прошлым, твоей историей. Это так же верно про человека, как и про историю страны.

Здесь, в Польше, перемены в моей работе если и есть, то не очень заметные. Они были подготовлены тем, что я делала и видела последние годы в Минске.

Но я надеюсь, что переезд поможет мне поменять что-то в моей  работе — справиться с  закрепощенностью, о которой я говорила выше. Пока об этом трудно судить. Но 2020 год и тот опыт, который он принёс, изменил меня – как человека и как художника – больше, чем переезд.

«Собрать раскрошенную краску и заставить ее работать»

— Сразу после переезда ты сказала, что тебе нужна только мастерская, и вообще неважно, в какой стране она будет. Мастерская – и есть твоя собственная страна?

— Однажды я увидела пост молодой американской художницы, где она написала «Дом – это место, где есть акрил, и надо заставить его работать». Идеальная формула для эмиграции у художника. Надо сосредоточиться на том, как именно ты заставляешь свой материал работать. Это даёт тебе силу в адаптации, потому что ты сосредоточен на другом и бытовые хлопоты не становятся ключевыми. Это в идеале.

Когда я уезжала, эта идеальная картинка была у меня в голове.

В реальности первые месяцы после переезда я чувствовала себя настолько уставшей – постоянно, почти с самого утра уставшей и несфокусированной, что не было даже и речи о том, чтобы заставить работать краску.

Ведь что означает это словосочетание? Ты должен понимать свои собственные, свойственные только тебе механизмы того, как ты это делаешь. Быть уверенным в них. И второе: надо иметь на примете цель, видение, что именно за дело такое должна сделать эта краска. Какую такую работу.

Так вот эти вещи: «что» делает твоя краска и «как» она это делает – на новом месте обе эти позиции шатаются, дрожат и крошатся. Я знала об этом по опыту пленэров. И поэтому, чтобы как-то себя подкрепить, привезла некоторые свои работы в Варшаву из Минска. В рулонах. Переслала сама себе почтой.

У меня были планы и обязательства перед галереями, мне надо было завершить дела, намеченные еще год назад.

Поэтому спустя два месяца после переезда я сняла мастерскую и сделала новые работы для голландской галереи De Twee Pauwen. Я занималась этим весь май и июнь. 17 июля открылась моя выставка в Голландии.

«В Минске ничего подобного я не видела вообще никогда»

— Польские художники, выставки – что тебя здесь впечатляет?

— Долгое время моё знание о польской живописи ограничивалось двумя авторами – Рафал Буйновский и Вильгельм Сасналь. Но в 2019 году в варшавском Музее современного искусства прошла выставка «Краска означает кровь». Хоть я видела материалы этой выставки только виртуально, она произвела на меня огромное впечатление и стала не только откровением, но и путеводной нитью: всё, что можно было найти и прочитать про художниц, которые в ней участвовали, я изучила. Доминику Ковыню я узнала именно тогда. Её собственные интервью и тексты о ней стали примером того, как можно и как мне самой хочется рассуждать о живописи, объяснять её, как должно выглядеть все это теоретическое сопровождение, которое очень важно. И особенно важно для такой специальной категории зрителей, как другие художники.

Сейчас в Варшаве я смогла посмотреть нужных мне авторок вживую: Доминику Ковыню, Анну Гжымалу, Мартыну Боровецку, Лену Ачтелик. Но круг нужных мне художников не особо расширился, это все те, кого я заметила на той выставке «Краска означает кровь».

— Что удалось посмотреть недавно?

— Недавно, 16 июля, открылась большая групповая выставка в варшавской галерее «Zachęta» «Тревога приходит в сумерках». Этот вернисаж произвёл на меня сильное впечатление. Она очень противоречивая, насыщенная, такая плотная, что мне надо будет сходить туда снова, возможно, не один раз. В моем случае работает этот синдром провинциала: глядя на такие масштабные шоу, понимаешь, что в Минске ничего подобного я не видела вообще никогда. После таких экспозиций ты другими глазами смотришь на собственную работу, на работы друзей и коллег.

Но как ни странно, камерная выставка Рафала Вилька в маленькой галерее «Szara», прошедшая этой весной в Варшаве, дала мне более долгосрочную пищу для размышлений, помогла пересмотреть собственное творчество. Это был деликатный проект, посвящённый жизни растений в городе – в городских парках и в горшках на подоконниках. В этой постфотографической живописи очень много спокойствия и ясности. Таких выставок в Минске мне не хватало, наверное, больше, чем масштабных групповых шоу.

«Беларусские художники, оказавшиеся в Польше, в основном «беспризорники»

— Ты не расширила круг общения, ты провела в Варшаве выставку, сотрудничая с нашими же авторами… Можно ли заподозрить, что ты попала в ловушку, назовем ее – культурным коконом, когда коммуникация происходит только с беларусами?

— Мир беларусских организаций в Варшаве и мир польских частных галерей и фондов – две линии, которые не пересекаются. Если вдруг пересекаются, то благодаря каким-то личным связям. Такие связи, наверное, можно сформировать, но это тонкая и длительная работа. У меня возникает чувство, что беларусские художники, оказавшиеся сейчас в Польше, в основном «беспризорники» — то есть ими не занимаются ни институции, ни галереи, ни агенты. Они как будто обречены работать только с нашими фондами или искать те структуры и людей, которые откроют им двери в польские галереи. Мне нужно второе. Еще до отъезда из Минска у меня был опыт сотрудничества с галерей Катажыны Наперковской и галереей 101projekt. С этими двумя варшавскими галереями я и продолжаю работать.

В этом есть доля мистики, но я все равно верю, что подобное притягивает подобное. И по этой логике то, что я буду делать в мастерской, и будет ключевым в формировании моих связей и контактов. А не наоборот.

Есть галереи в Варшаве, работа кураторов которых кажется мне интуитивно близкой. Мне нужно что-то поменять в моей практике в мастерской, тогда что-то начнет происходить и во внешнем мире, а возможность контакта с кураторами из тех галерей станет более реальной.

Похоже, рассылка портфолио в галереи и посещение вернисажей в надежде завязать знакомства  – это пока единственный инструмент поиска контактов для местных беларусских авторов.

Художники, с которыми я тут общаюсь, это в основном беларусы. Поэтому кокон, наверное, существует. И возможно, я почувствую это, но позже.

«Конечно, ты чувствуешь войну»

— Чувствуется ли в Варшаве война? Как она влияет на художников и на местное арт-сообщество?

— Ответ на вопрос «Чувствуется ли в Варшаве война?» потребовал бы нового большого интервью. Ты читаешь новости, ты видишь украинцев – одноклассников сына в школе, общаешься с их родителями, с беларусами, у которых у многих свой опыт того, как они волонтерили тут в Варшаве или на границе, конечно, ты чувствуешь войну.

Странно и дико, наверное, во время войны звучат рассуждения о выставках живописи, комнатных растениях и прочем. Когда я только приехала в Варшаву, в марте этого года, то есть сразу после начала военных действий, одна галеристка рассказывала мне, что в связи с началом войны они отменили выставочный план на ближайшие полгода. Потому что это искусство стало неуместным. Но в июле я увидела, что они вернулись к работе и выставляют произведения художницы, рисующей пляжи и стаффажи детей на берегу в контражуре.

— О чем ваша выставка, которая сейчас работает в Варшаве в галерее 101projekt?

— Я участвую в ней вместе с двумя минскими авторами – Татьяной Радзивилкой и Владимиром Соколовским – живописными полотнами, сделанными после 2020 года (частично в Минске, частично в Варшаве). Выставка называется «Border status» и описывает состояние бытия на границе…

И так получается, что это состояние и есть то, что объединяет сегодня всех беларусов – и тех, кто уехал, и тех, кто остался.

Падпісвайцеся на культурныя навіны Reform.by у Telegram