«Беларусские врачи находят здесь работу за неделю». Почему известный доктор уехала в Украину и не жалеет

10 августа 2020-го врач-эндоскопист и гастроэнтеролог Лидия Тарасенко вместе с подругами была в центре Минска. Они сидели в машине на обочине дороги и ждали возможности уехать. Сотрудники ДПС достали их прямо из автомобиля, отвезли во Фрунзенское РУВД, где женщин продержали всю ночь и отпустили, так и не объяснив причин задержания. В октябре Лидия уехала из Беларуси в Киев. Медик поделилась с Reform.by своим мнением о состоянии беларусской медицины, рассказала, сложно ли беларусскому врачу устроиться на работу в Украине и почему она готова вернуться на родину.

Справка:
Лидия Тарасенко окончила Белорусский государственный медицинский университет в 2008 году, по распределению работала врачом-хирургом в Костюковичской больнице, потом – врачом-эндоскопистом. С 2012 по 2018 год была заведующей отделением эндоскопии в РНПЦ онкологии и медицинской радиологии имени Н.Н. Александрова, в 2019-2020-м — главврачом частного медцентра в Минске.

— Лидия, вы уехали всего несколько месяцев назад. Что вы сейчас думаете о состоянии беларусской медицины?

— Бытует какая-то уверенность, что в Беларуси медицина — ого-го, нужно лишь найти своего врача. Одна из основных мыслей, которую мне хотелось бы донести до беларусов — ни деньги, ни связи в этой стране уже больше ничего не решают. Чтобы медицина в стране была нормальной, должна быть система здравоохранения. Для этого должны быть настроены процессы: проведение скрининговых тестов, проведение профилактических обследований, анализов. Конечно, даже так ты не защитишь себя на сто процентов, но многие проблемы можно предупредить или хотя бы отсрочить.

Если человек заболел онкологией и пришел к врачу, когда что-то уже болит, это плохой признак. На ранних стадиях злокачественные опухоли почти никогда не вызывают симптомов. Одно из основных направлений, которым я занимаюсь – скрининг рака толстой кишки, тут как раз нужно искать проблему на стадии предраковых изменений, то есть обследоваться профилактически. Для этого оборудование должно быть определенного класса, а не допотопное, с ним нужно уметь обращаться, надо соблюдать преемственность в работе специалистов. А где у нас преемственность? Да нигде. Поэтому ни на какую нормальную медицину в Беларуси никто рассчитывать не может.

Я ушла из госмедицины еще в 2018 году, потому что меня уже колотило от нее. Я тогда была заведующей отделением эндоскопии в РНПЦ онкологии. И при всем том, что у меня были международные связи, нормальные взаимоотношения с начальством, была возможность привлекать какие-то деньги в развитие отделения, я понимала, что больше не могу приходить на работу и делать ее так, чтобы получалось не вредить.

— Что вы имеете в виду?

— Основной принцип медицины — «не навреди». Если ты не можешь сделать лучше, хотя бы хуже не сделай. А если у тебя нет стерильных инструментов, что ты делаешь? Вредишь. Даже если технически операция проходит правильно. Оборудование ломается, обновлять его возможности нет, обрабатывать нечем, соблюсти технологические процессы невозможно. А работать с мыслью «авось пронесет» — это не для меня.

— А как может не быть стерильных инструментов в медучреждении?

— Это касается конкретно моей специальности — эндоскопия. В эндоскопии очень маленькие инструменты, которые требуют сложного технологического процесса обработки, специальных щеточек, емкостей, нужно время и правильное хранение инструментов. Для обработки должна быть медсестра или техник, чтобы человек стоял и целый день педантично выполнял только этот этап, а не метался между заполнением журналов, пациентом и обработкой инструментов.

Существуют стандарты: проводить не больше определенного количества манипуляций в день. То есть, условно говоря, если ты можешь в день посмотреть десять пациентов, но к тебе приходит одиннадцатый, скорее всего, аппарат не будет хорошо обработан ни одного из этих разов, потому что время уменьшается пропорционально для всех.

Представьте, приходит какой-нибудь человек при должности к главному врачу, тот его ведет за ручку к начмеду, и так по цепочке приводят к лечащему врачу и приказывают все сделать в лучшем виде. И попробуй скажи, что у вас чего-то нет или надо подождать! Нужно говорить, что все будет исполнено, и щелкать каблуками. А как оно на самом деле – да кто ж ему скажет? Убить человека на операции не так и легко, а если ты остался жив, то как оценить качество операции? Разве что по красоте рубчика, а что там внутри произошло, вам никто не скажет. И калибр вашего чиновничьего ранга от осложнений точно никак не защищает.

— Как вы, если смотреть изнутри беларусской системы, оцениваете отношение людей к медикам?

— Надо сказать, что до августа беларусы мне виделись довольно занудными людьми, в большинстве своем склонными к пассивной агрессии. Нападки на медработников в Беларуси не редкость. Больше всего удивляли претензии в стиле: «А чего это у вас врачей не хватает?». Еще бесило, когда принимались рассказывать, как я должна быть благодарна за бесплатное образование. А то, что ты собственноручно привел сотни тысяч долларов спонсорских инвестиций в здравоохранение, почему-то никто упорно не замечал, спасибо не сказал и возвращать не собирался. Я понимаю, что от нападок никуда не деться, но когда вся система становится репрессивной, то желание работать куда-то пропадает.

В Беларуси нет никакого юридического механизма защиты врача. Ты априори виноват во всем, и в том, что в отделении нет туалета, — тоже. Работая в Беларуси врачом, чувствуешь свою незащищенность, ведь когда речь идет про послеоперационные осложнения, это не просто нервотрепка — это реальная возможность нарваться на уголовные статьи. Можно провести уникальную операцию, но после этого пациент умирает в реанимации из-за инфекционных осложнений, потому что микрофлора там злая и устойчива к антибиотикам. И оказывается, что главное тут – найти крайнего, а не разобраться, что произошло. Ведь если разбираться, то придется как-то решать проблему, а это хлопотное дельце. Гораздо удобнее отыграться на ком-нибудь и забыть о проблемах до следующего раза.

Я хочу подчеркнуть, что при этом сама медицина мне все равно нравилась. Но не нравилось отношение к медработникам и отношение самих врачей к себе. Когда ты стираешь одноразовый халат, сам покупаешь маски, на газетку подписываешься и молча тянешь лямку за двоих, то, наверное, так тебе и надо.

— Как вы для себя объясняете, с чем связано такое плохое отношение к врачам?

— С тем же, с чем связано насилие силовиков. У нас общество сильно пропитано феодализмом и насилием. Как по мне, очень показательно, что у нас отсутствует закон о домашнем насилии. Беларус бесправен по отношению к государству, и единственный способ, которым можно самоутвердиться, — самому нахамить кому-то. И это не только врачи на каком-то особом положении. У нас ко всем плохо относятся. При любой работе ты будешь сталкиваться с ситуацией: я начальник, а ты дурак, я директор, значит, я буду открывать ногой двери.

— На ваш взгляд, на беларусских врачей повлияли события 2020 года — коронавирус, выборы и то, что случилось потом?

— Знаете, когда в Беларуси начался коронавирус, я сначала скептически отнеслась к волонтерской помощи для медиков, не верила, что врачи на самом деле кому-то нужны, это казалось хайпом на пару месяцев. А потом я поняла, что проблема с вирусом, которая охватила всех, стала триггером для общественного пробуждения. Многие люди, которые никогда раньше не задумывались о социальной активности, все-таки увидели, что они не в вакууме живут, а среди таких же людей, как они сами. Я поняла, что была неправа по отношению к волонтерам. Да и вообще в беларусах оказалось много человечности и души. Видно, я сама на тот момент уже разучилась это замечать.

Что касается августа и дальнейших событий… Мне сложно оценить общую картину. Среди моих знакомых «ябатек» не было — ни одного. При этом людей, которые готовы на какие-то действия, готовы выйти на акцию или на забастовку, тоже немного. Но есть люди, которые могут мириться с насилием, могут подчиняться и даже брать в руки дубину, а есть те, которые не могут и не хотят. Почему так происходит – не знаю, но интуитивно понятно, что среди людей, выбравших своей профессией медицину, вторых будет больше.

Я не могу отличить, отделить свою личную травму от коллективной, для меня все, что происходит вокруг – это моя собственная история. Но все случившееся было настолько дико, что первые две недели я смотрела вокруг и не верила в то, что вижу собственными глазами.

Хотя на самом деле в августе ничего неожиданного не произошло, мне и раньше было предельно понятно, на что способна власть в Беларуси, у меня не стояло никогда вопроса: «Ну не будут же они зверствовать?». Конечно же, будут. И особенно неприятно воочию видеть количество людей, готовых поддерживать этот бред ради куска хлеба.

— Вы уехали из Беларуси в октябре. Почему?

— Я поняла, что если забастовки пойдут на спад, то революция затянется. Работать на эту государство, ходить на работу даже в частный центр — просто не могла себе это представить. То есть придет к тебе лечиться человек, которого ты принципиально не хочешь лечить, ты откажешься, а тебя тут же за это уволят. Так какой смысл мне был оставаться в стране, если я как минимум лишилась бы работы?

Несмотря на переезд, я настолько сильно погружена в беларусские события, что даже не смотрю по сторонам. Прошло семь месяцев, а я до сих пор не понимаю, где я, постоянно жую ментальную жвачку про Беларусь.

Тем не менее сегодня в Киеве мне прекрасно. А что будет завтра — не знаю.

— В Киеве вы устроились в частную клинику, чем занимаетесь?

— Сейчас в мои обязанности входят консультации клиентов, преподавательская деятельность, провожу семинары для врачей на базе частной клиники. Сразу скажу, что подтверждение документов о медицинском образовании для приезжающих врачей — это долго. Нужно иметь какой-то материальный запас, пока ожидаешь подтверждения.

— Расскажите подробнее, как проходит подтверждение.

— Никаких серьезных экзаменов сдавать не пришлось. Сначала в Министерстве образования Украины подтверждаешь диплом об окончании медицинского университета, а потом идешь в Министерство здравоохранения, чтобы подтвердить все последипломное образование. У меня было около двухсот страниц бумажек, которые я носила туда-сюда. Диплом университета признали, интернатуру признали, а курсы повышения квалификации — собственно говоря, мою специализацию «эндоскопист» — мне пришлось подтверждать заново и проходить курсы уже в Киеве. Они заканчиваются 16 июня, и с этого момента я смогу официально работать эндоскопистом.

— Во сколько вам обошелся переезд и все бюрократические процессы?

— На оформление вида на жительство, прописку, аренду жилья на первое время, подтверждение всех документов и печатей нужно потратить примерно 5000 долларов. Если вы специалист, в котором заинтересован работодатель, то он возьмет на себя часть расходов. Это тяжело, но все вопросы каким-то образом решаются, вплоть до того, что многие беларусские врачи брали у работодателя займ, кому-то помогали друзья.

— Сколько ваших знакомых врачей из Беларуси переехало в Киев?

— Довольно много, точного числа я не знаю. Потихоньку подтягиваются. Найти работу беларусским врачам в Украине не сложно, многие находят в течение недели. Еще многие используют Киев как перевалочный пункт, чтобы собраться с духом и поехать в Польшу. Мы с коллегами думаем, что в итоге организуем «диаспору» беларусских врачей.

— Сколько вы сейчас зарабатываете?

— Скажу так, что здесь на одной ставке моя зарплата ощутимо выше, чем вся моя зарплата в беларусском госучреждении, со всеми научными проектами и преподавательской деятельностью. В Беларуси [в госструктуре] я никогда не получала больше 750 долларов. И это я была заведующей отделением в РНПЦ.

— А отношение к медикам в Украине отличается?

— Украина — страна побольше, и здесь заметно больше разнообразия. На уровне системы мне пока сложно все оценить. Но скажу, что здесь очень неплохая частная медицина, проблема лишь в том, что она космически дорогая. И здесь я вижу людей, которые готовы развивать науку и строить здравоохранение как социальную структуру.

— И все же, вам не страшно было менять страну и вообще всю свою жизнь?

— Страхи всегда присутствуют. Каждый день что-то делаешь и боишься чего-то. О решении уехать я не жалею, как и о решении уволиться. Я еще в 2018-м [после ухода из РНПЦ] хотела сюда приехать, но тогда не решилась. Моя работа здесь интереснее, тут классное оборудование, самые последние модели. Все врачи, с которыми я работаю в моем медцентре, говорят на английском, здесь никому не надо говорить «Что вы, блин, творите, почему не используете современные протоколы?». Так что в плане работы я выиграла.

— Но вы все равно говорите, что живете Беларусью…

— Если бы я уехала в 2018-м, я бы забыла и дорогу в Беларусь, и язык, и может быть, поехала бы потом в Германию. Но после августа 2020-го я понимаю, что хочу вернуться. Я хочу жить в Беларуси. Сейчас меня бесит, возмущает происходящее зло, я не могу с этим мириться. Бесят люди, которые говорят: «Зачем ты вот так вовлекаешься во все это?», причем говорят даже друзья. Но я знаю точно, что, если произойдет смена власти, я готова вернуться и строить страну заново.

* * *

Мнение и оценки героя интервью могут не совпадать с мнением редакции Reform.by.

* * *

Понравился материал? Обсуди его в комментах сообщества Reform.by на Facebook!