Фото: Kremlin.ru
Эксперт iSANS по России Александр Морозов специально для Reform.by написал программный текст про будущее нашего региона и мира в целом после того, как путинская Россия плотно села в колею консервативного реванша. Статья может пройти незамеченной на фоне президентских выборов в Беларуси, но очень рекомендуем ее отложить и прочесть внимательно и без спешки позже. Обсудить текст можно в нашей группе в Facebook — ссылка в конце статьи.
***
Вопрос, который сейчас много обсуждается, звучит так: а что будет дальше и как действовать? Речь идет о всей системе коммуникации между Европой — то есть Евросоюзом, национальными правительствами и межстрановыми объединениями с одной стороны — и Кремлем, который после конституционной реформы, несомненно, принял новую форму. Он завершил свой «посткрымский переход» (2014-2020). Для международных коммуникаций всех уровней встает стратегический вопрос: на что ориентироваться?
Путинский «консервативный поворот» начался давно, в нем было несколько этапов. И каждый следующий был более агрессивным и создавал новую атмосферу антизападничества с новыми практическими последствиями.
В 2005-2007 годах появились первые инструменты новой «идеологической войны» и антилиберальной риторики.
От мюнхенской речи и до аннексии Крыма (2007-2014) — это следующий большой период. В этом периоде еще была некоторая борьба между силовым и либеральным крылом путинского окружения, можно было прогнозировать несколько сценариев будущего. Но с 2014 года остался один «сценарий».
И в этот период с 2014 по 2020 годы Кремль принял такую форму, что по всем традиционным направлениям коммуникаций произошло схлопывание всех «протоколов» и «интерфейсов»:
В официальной России установилась атмосфера, в которой вообще любая деятельность зарубежных организаций рассматривается в контексте «угрозы суверенитету». Разбухшая патриотическая общественность в России устраивает публичные скандалы даже вокруг школьных конкурсов о войне, которые многие годы проводит «Мемориал», и в дело сразу вступает ФСБ, а затем законодатели. Репрессии и законодательные ограничения идут непрерывной волной весь посткрымский период.
Встречно существует проблема «токсичности». До 2014 года многие российско-европейские проекты развивались при поддержке фондов, созданных крупными российскими бизнесменами, в том числе и главами госкорпораций. Но теперь — санкции. Ландшафт менялся год за годом. И сейчас уже невозможно перечислить, какое количество крупных инициатив, гражданских хабов, которые когда-то организовывали коммуникацию, теперь ушли из России.
Если прежде существовали многочисленные площадки в России, патронируемые видными представителями бизнеса или государственного менеджмента, с которыми легко могли наладить сотрудничество гуманитарные организации Европы, то сейчас они исчезают с карты местности. А вместо них сформировалась совершенно другая кремлевская инфраструктура, которая уже выступает не с позиций открытой коммуникации, а сама о себе заявляет как о «мягкой силе».
Дальнейший сценарий ясно прочитывается и в конституционных поправках, и в риторике различных деятелей.
На первый план в гуманитарных коммуникациях Кремль выдвигает триаду «русский язык — история — ценности». И главными спикерами этой смысловой триады выступают Путин — Патрушев — Примаков.
Все три элемента теперь активно и полностью встроены в идеологическую борьбу с Западом. Исторический ревизионизм, использование темы русского языка и «традиционные ценности» — все это было и раньше.
Но теперь произошла окончательная «веапонизация». Владимир Путин теперь сам лидер «историков», сам открывает новый раунд борьбы вокруг языка, а одобренные им поправки содержат закрепление идеологических пунктов, связанных с «ценностями».
Для Запада, с которым ведет «холодную войну» Кремль, все это не очень чувствительно. Но это все работает на те страны, которые Кремль хочет удержать под своей гегемонией. Под эти задачи произведена замена главы Россотрудничества, Евгений Примаков выступает с амбициозной программой. Он старается не использовать выражение «мягкая сила», но, размышляя о «гуманитарной политике» в своих программных интервью, он описывает экспансию еще более активную, чем ранее.
Статья Николая Патрушева о ценностях выглядит очень слабой, архаичной и даже анекдотичной, если ее интерпретировать с позиции какой-либо современной политической философии. Никаких «особых традиционных ценностей» у Кремля нет, тем более таких, какие можно противопоставить в качестве универсальной альтернативы. Но это не имеет значения, поскольку сама тема работает исключительно как маркер.
Русский язык сам по себе просто лингва франка постсоветских территорий. В этом нет ничего идеологического. Многие языки играют такую роль. Но Кремль собирается на новом этапе «продавать» русский язык соседним народам не просто в качестве языка международного общения, а — в пакете. К языку прилагается теория «традиционных ценностей» и «исторический нарратив».
Вся «триада» работает как маркеры. Русский язык — это язык Великой Победы и язык, который борется с «размытием традиционных ценностей». Если вы это признали, вы — «наш». А остальные — не «наши».
Именно это получило благословение Кремля как содержание международных контактов на ближайшие годы.
Самым уязвимым пространством для этого нового этапа продвижения кремлевской «триады» является Беларусь, поскольку она находится в рамке «Союзного государства». Но это имеет значение и для Украины, и Молдовы, и для стран Балтии, в первую очередь для Латвии.
После «интеграционной атаки» на Беларусь в первой половине 2019 года многие задавались вопросом: а будет ли Кремль присоединять Беларусь военным путем? Эти страхи напрасны. Кремль действует только там, где уже укоренен в массовом сознании нарратив — языковой, моральный и исторический — который уравнивает население с любой другой территорией России. Угрозу представляет не «экономическая покупка» Беларуси или силовой «антилукашенковский» промосковский переворот сами по себе. Ни то, ни другое невозможно без глубокой адаптации массового сознания.
Русский язык и экономическое сотрудничество с русскими никуда не денутся со всей территории Евразии. Вопрос заключен в том, чтобы поставить понятный широким аудиториям заслон, отделить язык и экономику от кремлевского довеска. Сотрудничество между народами Евразии не должно основываться на нарративе непрерывной и всеобщей борьбы с «западными ценностями» и на особой «исторической карте».
Кремлевская идеологическая триада — это прямо обратное тому, что требуется в XXI веке для того, чтобы эти земли жили в мире, сохраняя свою государственность и общий темп модернизации.
Встает фундаментальный вопрос: как должны реагировать на этот новый этап (2020-2024) те, кто вообще продолжает работать с Россией? Это этап, в котором все консультативные группы вокруг старых и новых договоров превращаются в пустую формальность, двусторонняя дипломатия превращается исключительно в оперативное улаживание случайных конфликтов. Не только Сорос и большие американские фонды, но и маленькие гражданские организации европейских стран поставлены под подозрение, любой «контакт с Западом» вокруг гражданской активности, социального предпринимательства, гуманитарной активности поставлен под подозрение.
Кремль собирается самоизолироваться и вести виртуальную войну с Западом, стремясь вовлечь в нее и русскоговорящих соседних стран. Санкции будут усиливаться, а система обхода санкций будет разрушаться. Стигматизировать «русских» как кровожадный, имперский народ может только незначительная часть антипутинских пропагандистов. Для лидеров стран Европы, для политического истеблишмента — это невозможно. Можно лишь занимать позицию обращения к российскому обществу как к «жертве». Примерно так же, как в знаменитой резолюции Европарламента, вызвавшей бешенство Путина — в ней Россия названа жертвой сталинизма.
Можно прогнозировать некоторые линии «гуманитарной политики», исходя из общего контура «постконституционной» политики Кремля.
ЯЗЫК. Новый этап использования русского языка в идеологической борьбе приведет к расколу в среде славистов. Имеется в виду не только среда академических славистов, но и весь широкий круг людей за рубежом, связанных с преподаванием русского языка, переводческими услугами и т. д. Встанет задача четко отделить преподавание русского языка от всякой связи с экспансионистской и антилиберальной политикой Кремля. Тем более что Ассоциация американских славистов и круг славистов Института Лотмана в Рурском университете в последние два года уже несколько раз выступали с открытыми письмами в поддержку своих преследуемых коллег в России.
«План Путина-Примакова» вновь активизировать русский язык в качестве «мягкой силы» вызовет новую волну политической борьбы вокруг этой темы в странах, которые граничат с Россией. В том числе и там, где русскоязычных мало. Нельзя забывать о том, что в последние два десятилетия русский язык в крупных городах с современной потребительской инфраструктурой (мегамолы, отели, рестораны, культурные индустрии) действительно является языком международного общения наравне с английским, работодатели часто ставят условием его знание при найме на работу в эту инфраструктуру. Русский язык действительно является lingva franka и будет им оставаться. Но его преподавание и использование должно быть освобождено от кремлевского идеологического довеска.
И это не могут сделать только законодатели. Поскольку партийные решения вызывают болезненную реакцию русскоговорящих.
Здесь должны быть усилия самого славистского сообщества, деятелей культуры.
ИСТОРИЯ. Хорошо видно, что навязать европейским странам историческую дискуссию в том виде, как это предлагает Путин в своей статье и как это развивает Военно-историческое общество, невозможно.
Однако для стран бывшего СССР, в первую очередь для Беларуси, части Украины, Казахстана, тот исторический нарратив, который эксплуатируется Кремлем, гораздо более влиятелен. Поскольку он опирается на «советскую память» о войне.
Внутри страны путинская статья о Второй мировой войне важна как знак того, что Путин сам становится фронтменом Военно-исторического общества, а это означает и новый этап добивания «Мемориала». Надо готовиться к тому, что русские исторические центры «политики памяти», которые сопротивляются путинской идеологизации, окажутся за границей. Хотя уже на предыдущем этапе усилиями людей круга Н.Михалкова, В.Якунина, вдовы Солженицына и др. многие старые эмигрантские «центры памяти» были «путинизированы», но сохраняются и многие независимые исторические инициативы, такие как, например, фонд «Русские традиции» в Чехии.
Независимые медиа уже вывели свои офисы за пределы страны, то же самое произойдет и с некоторыми российскими историческими центрами и исследовательскими группами.
ЦЕННОСТИ. Безусловно, Путин потерял возможность построить глобальный «правый интернационал», поскольку он обменял эту возможность на аннексию Крыма. После аннексии и под санкциями продвигать на глобальный политический рынок критику потребительской цивилизации, выступать «оазисом» традиционных ценностей уже невозможно. Правые в США и Европе вынуждены дистанцироваться от Кремля.
Однако маркер «размытие традиционных ценностей» — при всей его абстрактности — работает на некоторые аудитории, в первую очередь в странах бывшего СССР, где есть большие социальные контингенты, которые становятся легкой добычей для так называемой «цивилизационной критики Запада».
Для Кремля и его пропагандистской машины неважно, насколько глубоко люди воспринимают эту критику и как она соотносится с реальностью их жизни. Кремлю достаточно строить такой трансграничный ментальный контур, в котором негативное отношение к Западу, педалирование его проблем создает «приемлемость» действий Кремля. Концепция «традиционных ценностей» работает в одном направлении: «Если не наша демагогия про традиционные ценности, то здесь будут солдаты НАТО/мигранты/Сорос/ЛГБТ». Как маркер, «традиционные ценности» позволяют Кремлю манипулировать частью политических элит Беларуси и Украины.
СПЕЦПРЕДСТАВИТЕЛЬСТВО. К чему приведут двусторонние дипломатические конфликты, которые легко инспирирует Кремль за счет агрессивной риторики представителей МИДа и депутатов обеих палат? Выразительным шагом является назначение Чехией спецпредставителя по России в системе исполнительной власти. Действительно, если двухсторонние отношения заходят в тупик, их атмосферой становится недоверие, а контакты на уровне руководителей государств утрачивают атмосферу реального диалога, то «министр без портфеля» (спецпредставитель по России) — это очевидное решение. Интересный программный текст опубликовал чешский дипломат Рудольф Йиндржак в этой связи. Он показывает, как формулируется миссия в такой ситуации. К этой форме в ближайшие пять лет придется прибегнуть и многим другим европейским государствам.
ПАРЛАМЕНТСКИЕ ГРУППЫ. После выборов в Европарламент (2019) возникла небольшая группа депутатов (Кубилис, Лагодинский и др.), которая привлекает внимание к положению гражданских активистов, организаций в России, к сокращению гражданских свобод. Явно сокращаются возможности для «парламентской дипломатии» депутатских групп, специализирующихся на России, в национальных парламентах европейских стран. Поскольку старые форматы приводят к «токсичности», по всей видимости, в ближайшие годы во многих парламентах возникнут группы, подобные группе Кубилиса-Лагодинского. А если так, то стратегической целью неизбежно окажется создание новой международной правозащитной организации. По мере ослабления влияния Amnesty International и тех форматов, которые сохранились еще со времен Хельсинкских соглашений, встает вопрос о том, что защита гражданских прав, общественное внимание к политзаключенным в России — и в целом в постсоветской Евразии — требует нового большого правозащитного европейского проекта.
ГРАЖДАНСКИЕ ОРГАНИЗАЦИИ. Европейские гражданские организации, партийные фонды вынуждены были сократить свою активность в России в 2014-2020 годах. Но они не могут и полноценно перенести свою работу на территорию третьих стран, поскольку приглашенные на любые семинары и воркшопы их российские коллеги попадают в России под подозрение в нелояльности и контроль со стороны ФСБ.
Длинный тренд самоизоляции России явно будет усиливаться в ближайшие годы. Проблема заключена и в том, что, в отличие от периода 2003-2010, в России не осталось и крупных системных деятелей, которые могут и хотели бы выступать патронами международных коммуникаций в этой сфере. После 2014 года в России оставшиеся представители путинского «либерального крыла» в лучшем случае теневым способом ведут борьбу за прекращение уголовных дел против таких фигур, как режиссер Серебренников или журналист Голунов. Но практически никто уже не выступает покровителем прогрессивных форм гражданской самоорганизации.
Это сильно ограничивает и возможности европейских гражданских организаций, которые действовали в России, находя себе и элитную поддержку.
Эта ситуация приведет к тому, что возникнет новая система премий и присуждаемых международных статусов российским деятелям, причем не только гражданским активистам, но и представителям любых областей деятельности. Как и в советский период, иностранные премии известных организаций укрепляют статус человека внутри страны, осложняют репрессии.
Эти и многие другие тренды общественных коммуникаций между европейскими и российскими организациями и деятелями могли бы стать предметом большой конференции в Брюсселе.
Кремлевский курс на самоизоляцию, помноженный на идеологическую агрессию в отношении соседних стран, ставит вопрос и о том, как в долгосрочной перспективе должны действовать и институции стран бывшего СССР.
Даже Беларусь не сможет далее находиться исключительно в зоне гуманитарной политики так называемого «Союзного государства».
Уже сейчас видно, что в Беларуси формируется другой слой молодых экспертов, журналистов, деятелей культуры и городских креативных индустрий, для которых формат взаимодействия с русскими через «Общественную палату Союзного государства» невозможен и бессодержателен. Поскольку в ней сидят ветхие идеологические ветераны советского периода.
Президентская кампания в Беларуси в 2020 году наглядно показала, что те новые прогрессивные круги, которые поддержали курс на обновление, легко бы нашли общий язык с теми, кто требует такого же обновления на митингах в Хабаровске. И в целом в постсоветских странах мы видим новое поколение, которое уже не отождествляет себя с лидерами старых политических оппозиций, вышедших еще из 90-х гг. Это поколение должно найти общий язык между собой в разных странах, поскольку синхронизация демократического процесса на всей территории постсоветского транзита была бы благотворной и для народов постсоветской Евразии, и для Европы.
Александр Морозов — российский политолог, научный сотрудник Академического центра Бориса Немцова по изучению России при Карловом университете (Прага), эксперт iSANS.
***
Понравился материал? Успей обсудить его в комментах паблика Reform.by на Facebook, пока все наши там. Присоединяйся бесплатно к самой быстрорастущей группе реформаторов в Беларуси!